Милостивый государь!
С интересом прочел Ваш отзыв «Кусаючы льва за пятку…» на мою рецензию, посвященную книге «Гродназнаўства» и опубликованную в июньском номере журнала «Беларуская думка». Признаюсь, рад появлению данного отзыва, поскольку первая реакция оставила неприятное впечатление. Это были либо растерянные комментарии Андрея Чернякевича, либо истеричные вскрики представителей кружка под названием «Гарадзенская бібліятэка». Вы же решили дать ответ, вооружившись более убедительными аргументами. Впрочем, попробую доказать, что их убедительность весьма призрачна.
В самом начале Вы относите меня к числу тех «шматлікіх “добразычліўцаў” і знатакоў беларускай гісторыі», которые кусают профессора Шведа, названного «гродненским львом», за пятку. Дескать, пока он заведовал кафедрой и входил в экспертный совет ВАКа, то все было по-иному. Смею Вас заверить, что этот упрек не по адресу.
Ваш покорный слуга имел удовольствие в июле прошлого года на международной конференции в Кобрине публично вступить в дискуссию с г-ном Шведом, который допустил в своем докладе целый ряд грубых ошибок. Например, он безосновательно заявил, что в ВКЛ не было крепостного права. Пришлось несколько освежить исторические познания ученого. Раздосадованный Вячеслав Витальевич, не найдя достойных доводов, принялся угрожать, как раз таки ссылаясь на свой статус «члена ВАКа», и был пристыжен участниками конференции. Правда, в перерыве он подошел ко мне и попытался замять этот инцидент. Я отпустил его с миром.
Теперь по существу Ваших замечаний. Вы пишете: «Гродна ў часы БНР называлі выключна ГОРАДНЯ. Спадар Гігін можа не сумнявацца». В доказательство своей позиции приводите две иллюстрации. А теперь обратимся к моей рецензии: «На с. 10 у рубрыцы “Факты гісторыі” чытаем: “У 1918 г. падчас існавання Беларускай Народнай Рэспублікі афіцыйна ўжывалася назва “Горадня”. На будынку гродзенскага чыгуначнага вакзала меўся адпаведны надпіс”. А зверху над тэкстам змешчана вядомая фатаграфія тых самых часоў, праўда, пазначаная 1919 годам, дзе чорным па беламу напісана: “Камэндант м. Городно”. І як разабарацца беднаму чытачу, якую ж назву выкарыстоўвалі ў часы БНР?». То есть суть моего замечания не в том, как назывался тогда город (хотя данная фотография опровергает Ваш тезис об исключительности варианта “Горадня”), а в несоответствии изображения и текста под ним, что вводит читателя в заблуждение. Попытаюсь объяснить на понятном для Вас примере. Насколько можно судить из названия Вашей статьи, Вы увлекаетесь зоологией. Если в учебнике поместят изображение тигра, а под ним подпись, что львы живут прайдами, то в отдельности это правильно, но вместе будет выглядеть как курьез. Надеюсь, теперь вполне доходчиво.
Далее Вы пишите: «В.Ф.Гігін адразу ставіць пытанне канкрэтна: “Ужо з першых старонак узнікае пытанне: гэта беларуская ці польская кніжка?”, кажа ён пра “Гродназнаўства”, намякаючы ці не на прадажнасць аўтараў. У кнізе няма пафасу барацьбы працоўных Гродна за сваё вызваленне, дзе забастоўкі, дзе працэсы, брутальныя паліцэйскія рэпрэсіі і ўсё іншае, чым павінна займацца аўтарытарная дзяржава ў дачыненні да сваіх грамадзян?!» Сударь! Вы вырвали мою фразу из одного контекста и поместили в совершенно иной. Процитированный фрагмент взят Вами из абзаца о параграфах книги, посвященных Второй мировой войне. Он касается вполне конкретного эпизода, связанного с боями за Гродно в сентябре 1939 года. Вы почему-то истрактовали его применительно к событиям межвоенной Польши, к которым он не имеет никакого отношения. Естественно, я нигде не позволил себе даже намекнуть на продажность авторов. То есть Вы использовали прием, который имеет вполне определенное название – шулерство. За такое в приличных компаниях принято бить канделябром.
Вы упрекаете меня, будто бы я не заметил фотографию первомайской демонстрации 1936 года, которая все-таки в книге есть. И тут же признаете, что снимок не совсем тот, а сделан с другого ракурса. Думаю, Вы согласитесь, что ракурс имеет большое значение. В рецензии речь идет об известной фотографии, пронумерованной польской полицией. На мой взгляд, именно она, а не какая-то другая, наиболее удачно подходит для отражения атмосферы, которая царила тогда в городе. Использовать ранее неизвестные фото – это хорошо, но порой и хрестоматийные снимки оказываются весьма уместны.
Ведя речь все о том же периоде 1919 – 1939 годов, Вы пытаетесь оспорить мой тезис, что в рецензируемой книге “На ілюстрацыях – пераважна пекныя паненкі, шчаслівыя дзеці, пара беларускіх гурткоў і таму падобная пастаральная ідылія». И в качестве доказательства моей неправоты приводите единственный аргумент – фото Гродненской организации ТБШ. Но ведь в «Гродназнаўстве» он один из всего двух-трех снимков (как раз та самая «пара гурткоў»), посвященных национально-освободительной борьбе белорусского народа против авторитарного режима II Речи Посполитой! И в чем же моя ошибка?
Затем Вы цитируете четыре фрагмента текста, которые достаточно объективно отражают политику польских властей в Западной Беларуси. Я к данным фрагментам претензий не высказывал. Не совсем понимаю, с чем Вы в данном случае пытаетесь спорить. Напомню Вам суть замечания: “У кнізе вельмі абмежавана падаецца вызваленчы рух у Гродне падчас польскага панавання ў 1921-1939 гадах, якому на с. 238 дадзена такая характарыстыка: “пашыраюцца антыдзяржаўныя настроі няпольскага насельніцтва”. И что Вы на это скажете, милостивый государь?
Наконец, Вы переходите к сюжету, связанному с Алексеем Карпюком и Василём Быковым. Приведу этот отрывок полностью:
«А вось асветлены аўтарам рэцэнзіі сюжэт, які выглядае як непрыхаванае перакручванне фактаў. В. Гігін на аснове ўспамінаў Васіля Быкава (!) сцвярджае, што гарадзенскі пісьменнік “Аляксей Карпюк не толькі не выступаў супраць уводу войскаў [ў Чэхаславакію ў 1968 г.], але нават быў мабілізаваны ў той час у армію і вельмі гэтаму радаваўся”. Такую выснову рэнэнзент зрабіў са згаданай Быкавым фразы Карпюка, які збіраючыся ў Прагу, сказаў: “Вось я ім там ужо напішу!”
Дамо слова самому Карпюку: “Наспявалі падзеі ў Чэхаславакіі. Я з сябрамі не хаваў сімпатый да “Пражскай вясны”, і начальства не ведала, як яму быць. Каб нейтралізаваць хоць мяне, нечакана прыслалі позву і як афіцэра запаса ўзялі бытта бы на перападрыхтоўку.
22 жніўня 1968 года нашу дывізію раптоўна за ноч пераабмундзіравалі ва ўсё новае ды накіравалі ў Прагу для абароны чэхаславацкага народа ад “проісков імперіалістов”.
Дывізія па дарозе Гродна-Беласток зрабіла ўжо 15 кіламетраў… Каля Брузгоў мяне нечакана выклікалі з даўзёрнай калоны. Падпалкоўнік з палітчасці Георгій Глонці прывёз са штаба новы загад: у Чэхаславакію ні ў якім выпадку мяне не пускаць, з арміі зараз жа звольніць. Георгій Уладзіміравіч пры гэтым шапнуў, што ён падслухаў размову начальства, якое вырашыла, што на “гражданцы” шкоды цяпер я зраблю менш”.
Вось так выкінуты з вайсковай машыны на савецка-польскай мяжы пісьменнік у савецкай форме, партызан і сумленнейшы чалавек Аляксей Карпюк, які хацеў напісаць праўду пра Прагу 68-га і на якога ўжо ў той час страчыў дакладную ў ЦК старшыня КДБ Андропаў, аказаўся ў В.Ф.Гігіна задаволеным прыхільнікам савецкай інтэрвенцыі ў Чэхаславакію».
К сожалению, я не знаю, кто Вы по образованию. Поэтому преподам Вам некоторые азы исторического исследования. Любой исторический источник требует верификации, то есть перепроверки другими источниками. Особенно это касается мемуарной литературы. Автор воспоминаний, дневников пытается, вольно или невольно, выставить себя в лучшем свете, порой оправдать задним числом те или иные свои поступки.
Вот как тот же эпизод 1968 года описывает, например, Василь Быков: «Огромная механизированная колонна выстроилась на шоссе, ведущем к польской границе. Приехало начальство из округа, начало проверку. Проверяли одни, другие, третьи. Карпюк терпеливо сидел в кузове МАЗа. И вдруг появился начальник политотдела округа генерал Дебалюк. «А этот зачем?» — кивнул он на Карпюка. Какой-то полковник стал что-то объяснять, но генерал не дослушал: «Снять! Он не поедет». Пришлось Алексею вылезать из кузова, на попутных машинах добираться до Гродно. Колонна двинулась в Чехословакию без Карпюка». И далее Василь Владимирович добавляет, рассуждая, почему не призвали его самого: «Впрочем, не в пример Карпюку, я туда и не рвался». Причина, по которой сняли Карпюка, так и осталась неизвестна. Ею вполне могла оказаться плохая физическая форма 48-летнего человека, почти достигшего предельного возраста мобилизации офицеров запаса, к тому же инвалида II группы.
Кстати, в своей контррецензии Вы пишете, что председатель КГБ Андропов писал докладную в ЦК на Карпюка «уже в то время», то есть в августе 1968 года. Очевидно, имеется в виду докладная записка, датированная 20 июня 1969 года. Сомневаюсь, что Юрию Владимировичу и его подчиненным понадобилось десять месяцев на ее подготовку.
Здесь же Вы приводите и яростную филиппику Карпюка против компартии, написанную накануне развала СССР. Но все тот же Василь Быков дал такую характеристику настроениям своего друга Алексея Карпюка конца 1960-х годов: «Карпюк, безусловно, был человеком честным и, возможно, стремился быть честным коммунистом. Но не знал, как им можно быть. И вообще, что это такое — честный советский человек? Если говорить о Карпюке, то он не выносил лжи и терпеть не мог беспорядка. Нигде». Вот так, «возможно, стремился быть честным коммунистом».
В данном конкретном случае мои претензии к авторам книги касались необоснованного утверждения, будто Быков, Карпюк и Клейн не испугались высказать свое негативное отношение к политике советских властей и критиковали ввод войск в Чехословакию. А вот как эта критика выглядит в воспоминаниях самого Бориса Клейна, кстати помещенных на с. 298 рецензируемой книги: «Мы сустрэліся з Быкавым на пешаходным мастку над чыгункай, непадалёку ад рэдакцыі “Гродзенскай праўды”. Васіль запомніў мае словы: “Чуў? Яны ўсё ж увялі. Танкі ў Празе” . Здаецца, ён таксама нешта сказаў. І мы разышліся з адчуваннем непапраўнага…». И вся критика! Она не выходила за рамки обычных в то время кухонных или дворовых разговоров.
Вы бросаете мне обвинение, будто я хочу отобрать у гродненцев Быкова и Карпюка. Окститесь! Прежде всего, не советую Вам говорить от имени всех гродненцев – это дурной тон, примета «коллективных писем», далеко не лучшей традиции советской поры. Что касается светлой памяти Василя Владимировича, то я как раз выступаю за то, чтобы в будущем году его 90-летний юбилей отмечали на государственном уровне. Но при этом имя гениального писателя должно быть очищено от всего наносного. И уж совсем не стоит рядить его в одежды советского диссидента и приписывать поступки и деяния, которых ни он, ни Алексей Карпюк не совершали. И свою позицию я имел возможность изложить в авторской колонке на страницах газеты «Звязда», а также в статье «Художник живет в ошибочном мире» на данном сайте.
Собственно, на этом Ваши конкретные претензии ко мне и заканчиваются. Правда, в статье имеется огромное количество всяких домыслов. Вы приписываете мне мысли и мотивы, которыми я вовсе не руководствовался при написании рецензии. Что же, Вы предпочитаете оспаривать не реальный текст, а то, что Вам хочется оспаривать. Подход сколь не новый, столь и малопочтенный. Впрочем, это лишний раз подчеркивает слабость Вашей аргументации.
Если хотите знать о моих мотивах, то с радостью поведаю Вам о них. Я просто взял в руки книгу (точнее ее электронный вариант), о которой был наслышан, и столкнулся с огромным количеством ошибок. Повторю то, что написал в рецензии: обойти вниманием эти ошибки или же замолчать их было бы нечестно, по крайней мере, в отношении самих авторов.
Кстати, почему-то за меня Вы решили, что члены КПЗБ и БКРГ не мои герои. Мол, они с именем Кастуся Калиновского били и немцев, и испанских фашистов, и сражались за Беларусь в межвоенной Польше. Напомню Вам, что все эти замечательные дела упомянутые мужественные люди совершали также с именами Маркса, Энгельса, Ленина и Сталина. Позвольте полюбопытствовать, эти четыре исторических персонажа являются Вашими героями?
Впредь советую Вам более основательно готовиться, если собираетесь вступить в дискуссию.
Засим прощаюсь.
С наилучшими пожеланиями,
Вадим Гигин
