Украинский кризис сделал явным то, что вызревало подспудно: мир вновь вернулся к многополярной конфигурации. Этот процесс не может протекать незаметно и безболезненно. К сопутствующим изменениям нам всем предстоит адаптироваться.
Основными факторами возрождения многополярности стали, в первую очередь, резкий рост экономической, технологической и военной мощи Китая в результате политики реформ, а также относительное ослабление мощи США и стран Запада в результате глобального экономического кризиса.
Не надо ждать от КНР, что она публично провозгласит себя второй сверхдержавой – китайцы, с присущим им дипломатическим искусством, предпочитают говорить о восстановлении многополярности в принципе, без указания на то, что де-факто оно уже состоялось, и на то, кто сегодня является вторым мировым полюсом силы.
Восстановление многополярности сопровождается укреплением региональных центров силы, которые могут использовать в своей политике фактор конкуренции двух сверхдержав.
Соперничество США и Китая за глобальное первенство и втягивание в него региональных центров силы становятся ключевым фактором международных отношений на ближайшие десятилетия.
После отказа КНР в 2009 году от создания «большой двойки» с США, американцы проводят по отношению к Китаю «политику окружения», направленную на предотвращение стратегических альянсов Пекина с региональными центрами силы. На это ориентированы две глобальные инициативы Вашингтона.
Евросоюзу предлагается идея Трансатлантического партнерства, где военно-политический союз в рамках НАТО будет дополнен зоной свободной торговли между США и ЕС.
Японии, Австралии, Южной Корее и другим растущим экономикам АТР предлагается идея Транс-Тихоокеанского партнерства как альтернативы АТЭС, в которой влияние Китая сегодня велико.
(Переговоры по созданию Транс-Тихоокеанского партнерства ведутся в режиме секретности, однако из некоторых утечек известно, что странам-участницам предлагаются условия, ориентированные на интересы мировых ТНК – вплоть до того, что тяжбы между корпорациями и государствами-участниками будут рассматриваться в особом международном суде и его решения будут обязательными для государств).
Реализация этих планов противоречит стратегическим интересам не только Китая, но и России, поскольку она ставит крест на давней идее российской элиты о «Большой Европе от Лиссабона до Владивостока». (Такой альянс, случись он на самом деле, был бы мировым центром силы, не уступающим США и Китаю). Также она изолирует Россию в таком важном и перспективном для нее регионе как АТР.
В этих условиях постсоветское пространство стало зоной геополитической игры США, направленной на углубление противоречий между ЕС и Россией (в восточноевропейском регионе) и Россией и Китаем (в Центральной Азии). Эта игра направлена на то, чтобы предотвратить сближение и возможные стратегические альянсы между этими субъектами мировой политики. Здесь надо заметить, что поощрение со стороны США расширения НАТО и ЕС за счет постсоветских стран является самым эффективным раздражителем в отношениях лидеров РФ и Евросоюза.
В конечном счете, американские маневры, направленные на одновременную изоляцию и Китая, и России, оказались большим раздражителем, чем соперничество Москвы и Пекина за влияние в Центральной Азии, и подтолкнули их к сближению.
Но восстановление многополярности имеет под собой и более фундаментальные причины, чем огрехи американской дипломатии.
В 90-е годы и китайская, и российская элита прямо не оппонировали новому глобальному порядку (однополярному), но претендовали взамен на значимое место в глобальной элите. Однако столкнулись с «двойными стандартами глобализации» со стороны элиты западной. Запад претендовал на допуск к стратегическим активам в России и Китае – и при этом отказывал партнерам в допуске к стратегическим западным активам.
И это стало первым важным симптомом того, что однополярный миропорядок не способен обеспечить удовлетворение стратегических интересов этих стран.
Вторым симптомом стали силовые действия Запада в обход ООН в Югославии, Ираке и Ливии.
А третьим – поведение стран Запада в условиях глобального экономического кризиса: когда они попытались переложить свои кризисные издержки на Китай, Россию и другие развивающиеся экономики.
В таких условиях Москва должна была принимать решение о том, как ей реагировать на растущую мощь Пекина – сближаться с Китаем или с Западом?
Новая концепция внешней политики России, принятая в начале 2013 года, еще носит в себе черты этой двойственности.
Поворотным пунктом, похоже, стал банковский кризис на Кипре в марте 2013 года, где финансовые проблемы западной банковской системы попытались решить путем экспроприации российских активов в местных банках.
В том же месяце лидеры России и Китая встретились в Москве (это был первый зарубежный визит нового главы КНР и принимали его в Кремле с беспрецедентными почестями) и договорились довести объем взаимной торговли до 100 млрд. долларов к 2015 году и до 200 млрд. – к 2020-му.
В июне 2013 года было подписано соглашение (сроком на 25 лет) о поставках в Китай российской нефти на 270 млрд. долларов. Одновременно были подписаны соглашение о совместной разработке нефти и газа на Северном полюсе и меморандум о создании совместного предприятия для освоения нефтегазовых ресурсов Восточной Сибири и Дальнего Востока.
С подписанием этих соглашений Россия получила запас прочности в своих взаимоотношениях с Западом, поскольку в таких условиях любое санкционное давление будет компенсироваться ростом торгового и инвестиционного сотрудничества с Китаем.
И когда западные страны, не учитывая изменившихся реалий, попытались сыграть в Украине в привычную им игру с нулевой суммой, Россия, ощущая за собою поддержку КНР, повела себя абсолютно неожиданным для Запада образом.
(Продолжение следует)
