Основной концептуальный документ внешней политики РФ ждали с большим интересом: разработка обновленной версии осуществлялась в соответствии с указом президента Владимира Путина, подписанным сразу после вступления в должность. Поэтому его можно рассматривать как декларацию о внешнеполитических намерениях Кремля на ближайшие годы.
Интерес подогревался и информационными утечками: о том, что проект отправлялся на доработку в связи с принятием в США «акта Магнитского» и, якобы, приобрел более жесткую антизападную направленность.
Однако утвержденный документ сложно назвать ястребиным, конфронтационным. Он, скорее, создает впечатление того, что российская внешняя политика находится в стадии переосмысления и с подписанием концепции процесс этот еще не завершился – отсюда и некоторая эклектичность документа, и противоречивость некоторых его положений.
Исходные посылки неоспоримы: международные отношения переживают переходный период, существо которого заключается в формировании полицентричной международной системы, а глобальный финансово-экономический кризис стал мощным катализатором сдвигов в мировом геополитическом ландшафте. Продолжают сокращаться возможности исторического Запада доминировать в мировой экономике и политике. Происходит рассредоточение мирового потенциала силы и развития, его смещение на Восток, в первую очередь в Азиатско-Тихоокеанский регион. Выход на авансцену мировой политики и экономики новых игроков на фоне стремления западных государств сохранить свои привычные позиции сопряжен с усилением глобальной конкуренции, что проявляется в нарастании нестабильности в международных отношениях.
Однако каким видится место России в этом меняющимся мире? С одной стороны присутствует ее видение «как одного из влиятельных и конкурентоспособных центров современного мира». Говорится о роли России «как уравновешивающего фактора в международных делах и в развитии мировой цивилизации». Понятно, что эти амбиции основаны не на пустом месте: Россия по-прежнему одна из сильнейших в военном отношении мировых держав и шестая экономика мира по объему ВВП.
С другой стороны, в концепции справедливо отмечается, что «глобальная конкуренция впервые в новейшей истории приобретает цивилизационное измерение и выражается в соперничестве различных ценностных ориентиров и моделей развития…» (правда, почему-то, «…в рамках универсальных принципов демократии и рыночной экономики» – а ведь именно их универсальность как раз и оспаривается в рамках различных цивилизационных моделей, достаточно вспомнить, к примеру, отношение ислама к ростовщичеству, которое лежит в основе западной модели финансового рынка).
Поэтому для статуса одного из мировых центров силы, помимо наличия ракет и корпораций, России необходимо определиться со своей цивилизационной системой координат. Именно такая определенность и является источником той самой «мягкой силы» в международных отношениях, о которой также упоминается в концепции.
При этом в документе постулируется: «приоритетный характер имеет развитие отношений с государствами Евро-Атлантического региона, с которыми Россию связывают, помимо географии, экономики и истории, глубокие общецивилизационные корни… Основной задачей в отношениях с Европейским союзом для России как неотъемлемой, органичной части европейской цивилизации (выделено нами – А.М.) является продвижение к созданию единого экономического и гуманитарного пространства от Атлантики до Тихого океана».
Такое позиционирование порождает ряд дополнительных вопросов. На сегодняшний день страны Европейского союза уже застолбили за собой бренд «европейский» и статус арбитра в вопросах, что признавать соответствующим «европейским ценностям и нормам», а что не признавать. Поскольку между Россией и странами ЕС сегодня отсутствует консенсус по целому спектру проблем – от политических и экономических институтов до принципов семейных отношений, – РФ необходимо определиться, как же она намерена добиваться признания своей европейскости со стороны стран ЕС, в мировом сообществе и в общественном мнении.
Признать институты и оценки стран ЕС нормативными и обязаться адаптировать к ним свои реалии?
Добиваться диалога со странами ЕС по формированию согласованного мнения, что считать «европейскими ценностями и нормами»?
Использовать информационные инструменты для формирования в мировом общественном мнении ассоциации «Россия – часть европейской цивилизации», отвергая при этом рекомендации ЕС относительно внутренних реформ?
Позиционировать себя как «Вторую Европу» (как, в свое время, «Третий Рим»), предлагающую альтернативную ЕС, более адекватную современным реалиям и культурному синтезу трактовку «европейских ценностей и норм»?
Ответ могут дать только российское государство и общество.
Мне же, как стороннему наблюдателю, представляется, что само по себе позиционирование России как части европейской цивилизации вряд ли поспособствует закреплению за ней статуса самостоятельного центра силы.
Как мне кажется, это возможно только в случае реализации концепции «России как «Второй Европы», когда Европа Первая не будет сопротивляться такому развитию событий, а добровольно доверит России функцию коммуникатора в диалоге цивилизаций Запада и Востока. Но такой сценарий по ряду причин представляется маловероятным.
Более вероятен (и мы наблюдаем его на практике) сценарий, при котором Россия пытается утвердиться в своей имиджевой европейскости, преодолевая сопротивление стран ЕС, за которыми в мировом общественном мнении молчаливо признан статус арбитра по данной тематике.
Он может дать некоторые информационные дивиденды для продвижения российского бизнеса на европейских рынках.
Но чтобы быть самостоятельным центром силы, центром притяжения для других стран, необходимо опираться на собственную модель.
Ибо никто не приходит брать уроки у ученика, если есть возможность получать их непосредственно у учителя.
Продекларированный в концепции цивилизационный европоцентризм может стать серьезным вызовом, как для реализации евразийского интеграционного проекта, так и в выстраивании отношений России с новыми центрами силы в Азиатско-Тихоокенском регионе.
